Капли воды с мокрых волос смешивались со слезами на щеках и стекали на футон. Сама того не осознавая, Сино вновь и вновь тихонько бормотала одни и те же слова:
– Помогите… кто-нибудь… помогите… спасите меня… кто-нибудь…
Следующие несколько дней после ограбления отложились в ее памяти очень смутно.
Когда взрослые в темно-синей форме сказали напряженными голосами, чтобы она отдала пистолет, оказалось, что ее пальцы закостенели и, сколько она ни старалась, не желали разжиматься.
Повсюду вокруг было много красных огней и колышущихся на ветру желтых лент. И откуда-то бил по глазам белый свет.
Когда ее наконец усадили в полицейскую машину, она почувствовала, что у нее болит правое плечо. Она робко пожаловалась, и полицейский отвез ее в больницу; остальное она помнила урывками.
Пока она лежала на больничной койке, две женщины-полицейских непрерывно расспрашивали ее о случившемся. Она много раз повторяла, что хочет увидеть маму, но ее просьбу удовлетворили лишь позже.
Сино выписали через три дня, и она вернулась к бабушке с дедушкой, а вот ее мать пролежала в больнице больше месяца. После этого возврата к спокойным дням до «того происшествия» не было.
Средства массовой информации проявили сдержанность, и детали происшествия в новости не попали. О смерти обвиняемого в попытке вооруженного ограбления почтового отделения сообщили в прокуратуру, но ни одного слушания не было. Однако – городок же был совсем маленький. Подробности того, что произошло в почтовом отделении, просочились наружу – и разнеслись по всему городку подобно степному пожару, еще и обрастая при этом высосанными из пальца деталями.
Следующие полтора года, что Сино проучилась в начальной школе, ее непрерывно поливали всеми мыслимыми синонимами слова «убийца». В средней школе на смену оскорблениям пришло полное игнорирование.
Впрочем, для Сино отношение окружающих не было особой проблемой. Ей изначально была не очень интересна принадлежность к той или иной группе.
Но шрамы, которые это происшествие оставили в ее сердце, – сколько бы лет ни прошло, они все не заживали и продолжали мучить Сино.
С той самой поры одного лишь взгляда на что-либо, что хотя бы напоминало оружие, хватало, чтобы в голове Сино всплывали отчетливые воспоминания и она испытывала все симптомы шока: гипервентиляцию легких, скованность мышц, потерю ориентации в пространстве, рвоту, а в худших случаях – обморок. Эти приступы происходили, даже когда она кидала взгляд на игрушечный пистолетик в руках ребенка возле дороги, иногда – когда видела что-то на телеэкране.
Поэтому Сино лишилась возможности смотреть большинство фильмов и спектаклей. Кроме того, несколько раз у нее случались приступы во время просмотра обучающих видеоматериалов на уроках обществознания. Книги оставались сравнительно безопасными – особенно старые литературные произведения, где не было огнестрельного оружия. Поэтому большую часть своего времени в средней школе она проводила в темноватом углу школьной библиотеки, перелистывая страницы больших томов.
Она умоляла бабушку с дедушкой, чтобы они разрешили ей по окончании средней школы устроиться на работу куда-нибудь далеко, но столкнулась с решительным несогласием. Бабушка с дедушкой желали, чтобы она поступила в старшую школу. Тогда Сино заявила, что, если уж ей придется ходить в старшую школу, то она хочет делать это на окраине Токио, где жила когда-то давно с отцом и матерью. Конечно, она хотела отправиться туда, где вокруг нее не будет постоянных слухов и любопытных взглядов, но главное – она была уверена, что, пока она в этом городке, ее раны не залечатся и за целую жизнь.
Разумеется, болезнь Сино была диагностирована как типичный случай ПТСР, и за четыре года она успела побывать у множества врачей. Она послушно принимала выписанные ей лекарства. Но слова докторов в сочетании с чем-то странно похожим на улыбки на их лицах добирались лишь до самой поверхности сердца Сино – царапали ее – но не проникали внутрь, не достигали раны. В чистых врачебных кабинетах, слушая, как они вновь и вновь повторяют слова: «Я понимаю. Вам было очень больно. Вам было очень тяжело», – Сино мысленно бормотала одну и ту же фразу.
…Понимаете, да? Вы сами-то убивали человека из пистолета?
Сейчас задним умом она сознавала, что такое ее отношение мешало установлению доверия и сводило на нет эффективность любой терапии. Однако даже сейчас ее постоянно терзал лишь один неприкрытый вопрос. Сделанное ей было добром или злом? Ясный, четкий ответ на этот вопрос – возможно, это было все, чего Сино желала. Но, конечно же, врача, способного ответить на этот вопрос, не существует.
Однако, как бы болезненны ни были для нее эти воспоминания и эти приступы, ни разу она не подумала о том, чтобы покончить с собой.
Она не сожалела, что навела оружие на того человека и спустила курок. Когда на прицеле была ее мать, у Сино просто не оставалось выбора. Даже если бы она вернулась в то мгновение, вне всяких сомнений, она поступила бы точно так же.
Но если Сино выберет бегство в форме суицида, даже тот человек перевернется в могиле – по крайней мере так ей казалось.
Вот почему она хотела стать сильной. В той ситуации был лишь один правильный путь – но ей по-прежнему недоставало силы, чтобы сказать это уверенно. Сила, как на поле боя, где женщины-солдаты безжалостно одолевают своих врагов. По этой же причине она хотела жить одна.
Когда Сино покинула город, в котором закончила среднюю школу, она попрощалась лишь с дедушкой, бабушкой и матерью; мать обняла ее и погладила по голове. Для матери Сино всегда будет маленькой девочкой, какой была до того происшествия.